Некоторые результаты трёх с половиной годичного исследования метафизики Цвета и того как избавить современного человека от каши в голове
Значит ли это, что наши чувства несерьёзны? Что они не могут связывать нас с чем-то фундаментальным, глубоким и истинным? Возможно, мы неправильно понимаем свои собственные чувства? Но где нам взять понятия для их понимания, если наш язык столь же неясен?
Цвет – новый подход к реальности
Как видите, подобные характеристики чувств тоже можно понимать по-разному. Является ли многосмысленность чувства такой многосмысленной, как многосмысленность слова или поступка?
Казалось бы, это зависит от нашего подхода к смыслу вообще, то есть от нашей личной философии. Действительно, на Западе традиционно, начиная с Парменида, принято считать, что чувства иллюзорны, а значит, относятся к области небытия, а потому всё, что они могут дать это лишь наши такие же непрочные и смутные мнения.
В восточной философии, в Индии, этот западный подход становится еще более радикальным и глобальным. Там считается, что раз наши чувства иллюзорны, то и всё, что они чувствуют, то есть сам мир, тоже иллюзорно.
Автор развивает и обосновывает совсем иной вывод из смутности чувств, ОПРАВДЫВАЯ чувства и называя их РЕАЛЬНЫМИ по той причине, что они открывают нам вход в нечто гораздо большее, чем реальность или иллюзии, а именно в сверх-абстрактный Цвет.
Его определению и прояснению как раз и посвящена настоящая книга. Чувства объединяют и скрепляют даже расколотый в своём основании индетерминистический квантовый (физический) и секуляризованный (обезбоженный человеком) мир, если указывать не только на физические чувства (такие как зрение и т.д.) и психические чувства (как радость, гнев и т.д.), но и личностные чувства (любовь, ненависть и т.д.).
Вот почему Цвет, если толковать его не традиционно как чувственные данные органов зрения, это по существу есть сам человек как таковой, взятый в его буквальных смыслах. Но поскольку в отличие от других вещей, понятий и смыслов человек является само-определяющим существом, его буквальные смыслы могут быть определены лишь через его текстуальные, косвенные и опосредованные смыслы, как это происходит в текстах с их фигурами иносказания (посредством аллегории, метафоры, символа).
Кратко говоря, автор подметил ино-сказательность и разно-направленность чувств, ибо все они – и физические, и психические, и личностные – всё же остаются одними и теми же чувствами. Однако они не только превращают то, что они чувствуют, в символы, но и возводят эти символы в ранг абстракций самих себя, делая их чувственными концептами.
Отсюда «умное чувство» у неоплатоников и святых отцов. Автор и предлагает перейти от экзистенции к концептенции, то есть от чувственного переживания своего личного существования как символа к осознанию своих личных чувств как концептов. Это он и называет «концептенцией» (по аналогии с давно известной в западной философии (у Хайдеггера и Сартра) экзистенцией).
В книге утверждается, что как всё сущее (существующее) имеет непоколебимую основу в Бытии, так всё чувственное коренится в Цвете, включая даже такие далёкие от него чувства, как, к примеру, запах и усталость. Причина в том, что Цвет как чувство напрямую связан с Цветом как умо-зрением, а оно общее для любого мышления.
Иначе говоря, то, что мы чувствуем, есть одновременно и тем, о чём мы мыслим, а потому неважно, ЧЕМ именно мы чувствуем, ибо все данные любых органов чувств мы после или одновременно мыслим.
Таким образом, книга является кратким введением в оригинальное учение о Цвете, которое не совпадает ни с религией, ни с философией, ввиду того, что не зависит от Логоса (в отношении религии), и отказывается следовать за главенством Бытия, а значит, и Истины, целью которых и есть соответственно онтология и эпистемология (основа любой философии).
Цвет в виде самосвязывания и саморазделения Единого через его предел
Главное открытие учения о Цвета (по крайней мере, в рамках данного текста) состоит в указании на неизбежность ограничения желаемой полноты чувств искомой Полнотой мысли.
Чувство требует от своего объекта всего. Но само по себе требование есть НЕ чувство, а логическое утверждение, а, следовательно, концепт. Если мы любим человека, то он должен (концепт модальности) быть в наших глазах любим, а значит, совершенен во ВСЁМ.
Однако этим мы, наоборот, подавляем своим чувством свободу его проявлений со стороны того, кого мы любим, ибо отвергаем его в тех его качествах, в каких мы его НЕ любим, но в каких он, возможно, любит себя. Короче говоря, тотальность требований нашей любви противоречит избирательности ее объектов, тогда как и сам любимый нами априори не может быть ВСЕМ, ибо уже выбран нами из ВСЕГО. Подобная коллизия чувств рождает более полный горизонт мыслей, расширенный коллизией должен-может.
Однако проблема в том, что эта полнота мыслей в результате расширения ее полнотой чувств существенно и принципиально негативна, а потому силой ограничивает всё то, что она в себя включает. Так жажда обладания всем в чувствах жёстко ограничивается жаждой понять всё в мыслях, или по-другому, полнота чувств обрезается полнотой мыслей.
Таким образом, мы приходим к необходимости цветового разнообразия, если считать, что самый Цвет как сверх-абстракция как раз и состоит из элементов цепочки вчувствования (обволакивания своими чувствами) нас в наши собственные мысли, начинаясь с присутствия, замечания (от «выделить что-то или кого-то»), чувствования, рефлексии, концептуирования, вчувствования и отчуждения.
Фактически мы хотели бы избавиться от каши в голове у других, и иметь полный набор лучших человеческих качеств в ОДНОМ своём любимом человеке в виду максимализма своей любви, но так как это в реальности невозможно, мы предпочли бы иметь каждое из этих качеств в конкретной его (нашего любимого существа) копии отдельно, получая в обмен на их размножение любимого человека-красавца, любимого человека-мудреца, любимого человека-героя, любимого человека-гения и т.п.
И вот тут как раз и таится сущность нашего оригинального Цвета, ибо он-то как раз и СОЕДИНЯЕТ Бытие Единого с квази-бытием многообразного, или, если вернуться к только что сказанному – суть Цвета в связи присутствии нашего любимого человека как единственного для нас с многообразием его проявлений для других.
И метафизическое соединение Бытия Единого с квази-бытием многообразного, и психологическая связь нашего Единственного с его копиями для всех тем самым даёт нам понять смысл иллюзии как высшей реальности. Но, в отличие от подобного же вывода всей восточной духовной традиции, Цвет толкует эту сверх-реальность иллюзорного не субстанционально (как в Индуизме) и не спекулятивно негативно (как в Буддизме), а негативно ино-сказательно, символично.
А так как в авторском учении о Цвете иносказательное (текстуальное) противостоит буквальному (прямому), то суть Цвета может быть схвачена, если, исходя из древней шумерской книжной метафоры «мира как книги» и новейшей грамматологической парадигмы «мира как гипертекста», попытаться выделить человеческое Я как мир без текста, но не как ноль-текст, а как ноль-смысл, то есть смысл буквальный.
Цвет как жест Ничто
Проблеме онтологического статуса физического цвета посвящено множество научных и философских работ, число которых растёт особенно в англоязычной аналитической философии. В целом все они связывают эту труднейшую проблему с так называемой «трудной проблемой сознания» (Дэвид Чалмерс), где ставится вопрос о том, какова связь сознания и мозга, а шире – сознания и реальности.
Допустим, что мы имеем два полных списка проблем – теоретических и практических, точно и, главное, исчерпывающе описывающих работу как цветоразличающих структур мозга, так и цветоназывающих структур языка и связь обоих этих типов структур с феноменами сознания, его чувственности и его психичным (это называют внутренними качества сознания – «квалиа»).
В таком случае гипотетический способ, который позволил бы нам найти соответствие между этими двумя проблемными спискам как раз и станет единой теорией СОЗНАНИЯ (а не мозга). Автор утверждает, что таким способом и такой теорией может стать его учение о Цвете. И именно таким образом учение о цвете может помочь избавиться от каши у себя в голове.
Для этого бинарные оппозиции указанных списков проблем необходимо свести в один исходный ТЕКСТ так, чтобы соответствия пар нашли соответствия между единством общих для них тем.
Имея же общий текст с проблемами теории и практики, мы можем подвергнуть его текстуальному анализу с целью выхода к универсальной когнитивной метафоре, которая и станет ключевой в разработке искомой общей теории сознания-мозга. Если, конечно, считать, что порознь эти проблемные области прояснить невозможно.
Я основываюсь на том, что областью, где связь сознания и мозга становится актуальной как проблема, является область жестов и мимики, самостоятельной и по отношению к области мышления, и к области поведения, хотя и напрямую связанной с ними.
Выгода избрания именно этой мышечной активности человека с целью прояснения связи его сознания и его мозга обоснована тем, что она очень органично объясняется физиологическими процессами мозга, находя в них прямые соответствия в цепочках физико-химических детерминаций, и вместе с тем, очень ясно и прозрачно интерпретируется как система знаковых коммуникаций. Неслучайно учёные создают умеющих общаться с людьми и себе подобными роботов-андроидов, копируя систему языка жестов у глухонемых людей.
Проблема только в том, что неясно, что заставило первых полулюдей-полуживотных обращаться к помощи жестов, и как вообще родился ПЕРВЫЙ жест. Мог ли он в принципе быть первым? А раз так, то и протоязык, скорее всего, являлся не материком, а архипелагом, системой локальных протоязыков.
Здесь, в области жестов, из случайных и ситуативных ставших систематическими, и произошло рождение символа, который, перейдя на более высокий уровень второй сигнальной системы, воплотился в языковой метафоре.
С одной стороны, область жестов прямо связана с рождением коммуникативного протоязыка и первых смутных протосмыслов – с другой, в жестах первые люди выражали слабые ростки креативной способности своего развивающегося мозга, которые еще с трудом различались с подобными проявлениями у животных.
Мимика – вот самое первое отличие человека от животного. И жест как раз и есть той двуединой единицей психофизиологического процесса, который благодаря самокоррекции и эволюции превратил подражание в мышление, а примитивный чисто нейрофизиологический орган примата в мыслящий мозг человека.
Если в этом плане сравнить Платоновскую Идею как жест у Ричарда Робинсона (1902 – 1996), английского атеиста, написавшего две книги о греческой философии и переводившего Платона и Аристотеля, где музей как раз и считается философией (у него же), с той же Идеей как Цветом у меня, где философия видится как живопись, то увидим, что в самой Идее Платона пластическая форма идеальности, происходящая от действия Силы, имеет прямую зависимость от смысла этой же Силы, которой она придаёт не только направление, но и оттенок.
Такая зависимость может быть представлена как соответствие. Однако, в сущности, у оттенков может и не быть соответствий в виду их самодостаточности. Суть Цвета в том, что, в отличие от установления бинарных соответствий текста, он имеет дело с непрерывностями разных оттенков.
Такие непрерывности я и предлагаю называть «сладками», то есть тем, что имеет смысл вкусовых предпочтений («с лотка», «сладкое» «сладим», «с ладом» и т.п.), или избранных смыслов отобранных на основе принципа радости и родственности, чувственной в первую очередь. В этом плане и самый Логос начался не со Слова, а с Чувства – чувства Слова.
Я, конечно же, понимаю что на данный момент этот текст не помог избавиться от кашеобразной субстанции в голове, если у вас такая иметься. Но это только лишь начало моей книги и моей теории, так что следите за моими последующими статьями, где я уже дам более конкретные советы, как избавиться от каши в голове и что с ней делать пока этого не произошло, так сказать, как приготовить из нее новое эпичное блюдо…